Петербург в архитектурной перспективе

– Евгений Львович, существует ли по Вашему мнению петербургская школа архитектуры. И если да, что в это понятие входит и как она влияет на Вашу работу?

–  Я думаю, что петербургская архитектурная школа существует.  Она основана, как мне кажется,  на классицистических традициях архитектуры — не классицизма как стиля  в узком смысле, — но на традициях ордерной, ансамблевой архитектуры.  
И в этом аспекте, почерк петербургской архитектуры отличает петербургский тип застройки от московского типа застройки, как новые районы Петербурга отличаются от новых районов Москвы. Традиции петербургского градостроительства живы. С ними связаны осмысленность, упорядоченность, петербургская сдержанность, которые и определяют облик и качество петербургской архитектурной школы. Соподчинение частного общей идее — одно из ее качеств.  Москва застраивалась отдельными зданиями, и столичный тип архитектурного мышления — мышление отдельными домами,  в то время как Петербург представляет собой другой тип градостроительного мышления:  мышление пространствами — площадью, улицей, перспективой. 

– Насколько сегодняшний Петербург позволяет архитектору мыслить категориями пространства, перспективы? 

–  Далеко ходить не надо, возьмите наш совместный с Сергеем Чобаном проект «Невская Ратуша» —  чем это не ансамбль? В нем заложена общая градостроительная идея, и она постепенно воплощается. Первая очередь уже построена. Сейчас мы занимаемся проектированием следующих корпусов. Но, тем не менее, в проекте сохраняется общий градостроительный замысел, общая площадь, ось, на которую нанизывается весь ансамбль.

  – Исходя из вышесказанного, где Вам проще и комфортнее работать — в Москве или Петербурге?

–  У меня целая жизнь связана с Петербургом. Этот город родной для меня, поэтому лучше ориентируешься в нем —  в людях, в пространстве, в ситуациях. Это не значит, что я плохо чувствую себя в Москве, но конечно, комфортнее мне работать в Петербурге. 

– Мы упомянули о петербургской школе архитектуры, а возможны ли сегодня и в какой мере новации в архитектуре? За счет чего они возникают?

–  Территория Санкт-Петербурга огромна. Здесь есть и место для новаций, они здесь были и будут — прогресс и изменения не остановить. Это мы видим по районам новостроек, по массовой архитектуре — она сейчас совсем иная, чем в советскую эпоху. Если же мы говорим об историческом центре Петербурга, то новации нужны и здесь, потому что город — не музей. Это живой организм, и как всякий живой организм, он либо развивается, либо умирает. Каждое время должно оставлять свой след в облике города, и бояться этого не нужно. Потомки разберутся, и от каждого времени останется то, что ценно. Петербург всегда был проводником всего нового в архитектуре. Достаточно вспомнить пример с Домом Зингера или Елисеевский магазин, которые в свое время воспринимались в штыки и вызвали целый архитектурный скандал, а сейчас воспринимаются как памятники петербургского модерна. Вспомним, как Александр Бенуа не принимал храм Спаса-на-Крови. А после революции даже предлагал Луначарскому его взорвать, как безвкусное здание. Мол, русский стиль совершенно не вписывается в архитектурный контекст Петербурга. Разве это здравомыслие? Конечно, нет. Поэтому время все расставит на свои места. 

– В этой связи, скажите как новые технологии и строительные материалы влияют на архитектурные решения? 

–  Технологии прямо влияют на работу архитектора. То, что было раньше трудоемко, медленно и труднопредставимо, сейчас делается достаточно быстро. Давайте посмотрим  на здание на площади Островского, у Александринского театра,  которое сейчас занимает Газпром, а ранее проектировалось под отель. Там фасады из натурального камня. Чтобы выточить такие объемы, раньше требовалось продолжительное время, сейчас  же технологии резки позволяют делать  это достаточно быстро и с максимальной точностью. В настоящее время мы достраиваем дом на набережной реки Мойки 102, в районе Новой Голландии,  в стиле неоклассики. Но сегодняшняя геотехника позволяет сделать там двухэтажный подземный паркинг на углу Мойки и Крюкова канала — раньше  эта задача была непредставима, сейчас технически вполне решаема. Есть и другие примеры влияния современных технологий на архитектурные формы. Например, центральный офис Банка «Санкт-Петербург» на Малоохтинском проспекте. Если вы зайдете внутрь, вы увидите наклонные железобетонные колонны и параболический остекленный фасад. Раньше это было неосуществимо. Или печать на стекле фотографий старых банковских зданий — подобные архитектурные и интерьерные решения тоже были бы невозможны  без современной технологии. В проекте «Невской Ратуши» использовалась лазерная резка камня. Там фасады выполнены пластинами из римского травертина, который неустойчив к нашему климату. Он очень пористый, в нем много каверн. И они были заполнены полимером, который создал гидроизоляцию, придав этому камню однородность. Пластины травертина наклеены на сотовый алюминий,  а выглядит это как цельный натуральный камень. Или 90-метровые пролеты  в здании «Экспофорума», которое  мы проектировали совместно с Сергеем Чобаном — это тоже технический элемент, который позволил иначе организовать выставочное пространство. Любые стилевые поиски могут сегодня осуществляться более свободно, благодаря новым технологиям. 

– Возвращаясь к стилевым поискам. Чем обусловлено появление проекта «Русский дом» в нео-русском стиле, который кажется не связанным с архитектурным контекстом Баскова переулка?

–  Русский стиль всегда был свойственен нашему городу. И в XIX веке, и на рубеже XIX и XX веков велись поиски в этом направлении. Федоровский городок в Царском селе  – яркий пример неорусского стиля. Ряд домов в Санкт-Петербурге, храм Трехсотлетия династии Романовых. И мне показалось интересным продолжить поиски в этом стиле. А по своей планиметрии «Русский дом» —  традиционный петербургский доходный дом. У него три двора — два закрытых, и один курдонер — открытый. Это тот тип домов, что строили Сюзор, Бенуа —  на Каменоостровском, на Кирочной.  
Из технологических новаций здесь  в решении фасадов применен бетон, создающий своими оттенками и фактурой ощущение камня, белокаменных московских палат.

– Как строятся Ваши отношения  с заказчиком — это диалог, диктат одной стороны, компромисс?

–  Любой результат в жизни — всегда компромисс. Исключения лишь подтверждают правила. А отношения с заказчиком определены тем, что, что есть заказчик, а есть нанятый архитектор, и нужно при этом помнить, что ты работаешь на деньги заказчика. Поэтому разумеется нужно слушать, чего от тебя хотят и ждут. Но мера компромисса бывает разной — некоторые заказчики изначально знают, чего хотят, другие ждут предложений. Заказчик полностью доверяющий архитектору — редкость. Строительство — дело серьезное и дорогостоящее, поэтому заказчики выбирают архитекторов исходя из портфолио, опыта совместной работы, примерно понимая, чего ожидать от того или иного архитектора. Это сложное взаимодействие, но в основе его лежит понимание, что архитектора нанимает заказчик. 

– Если заказчиком выступает не частный девелопер, а государство, это задает более жесткие рамки работе архитектора, либо наоборот?

–  У коммерческого заказчика цель — прибыль. У государства такой цели нет. Другое дело, что сегодня государственного заказа в архитектуре очень мало.  
Та же «Невская Ратуша» является проектом государственного банка ВТБ, но все же не государства напрямую.  
По государственному заказу мы проектировали Судебный квартал. Рабочее проектирование закончено, сейчас ведется строительство. Там шла речь о точном выполнении задания заказчика. Эстетика в этом проекте тоже важна.  
Но мы понимаем, что также как РПЦ на сегодня не готова экспериментировать с современной архитектурой в своих культовых постройках, также и российское государство не готово воспринимать облик своих главных институций, вроде Верховного суда в каком-то необычном ключе. Было сразу сформулировано в начале проекта, что государство видит судебный квартал в неоклассических формах. Мы согласились, предложили концепцию, она понравилась, и началась работа над проектом.  

Мне кажется, российское государство, в целом,  пока не сформировало видения архитектурной репрезентации своих институтов. Такой вопрос, к сожалению, пока не стоит на повестке дня. До революции и в советское время власть понимала, что архитектура — это мощный идеологический фактор, формировало архитектурную политику. 

Сейчас этого нет, а наличие хотя бы какой-то архитектурно-градостроительной стратегии, на мой взгляд, лучше никакой. В прошлые эпохи архитектор был государственно важной фигурой, от него зависело визуальное воплощение символов государства, формирование общественных пространств, имевшее политическое значение. Соответственно, у архитекторов была ответственность, но были и полномочия. Сегодня ситуация парадоксальная — государство своими законами лишило архитекторов по сути всяких рычагов влияния на результат, отдав все полномочия застройщикам или чиновникам от градостроительства, а затем государство и общество удивляются неказистому облику наших городов, количеству так называемых «архитектурных ошибок». Но архитекторы все го лишь выполняли принятые вами законы и регламенты. Без того, чтобы государство задумалось о причинно-следственных связях в архитектурной деятельности, мы ни к чему позитивному не придем. 

Но архитектор — не самая угнетенная фигура в российской системе градостроительства, по сравнению, например, с застройщиком, который вынужден приспосабливаться к постоянно меняющимся законам, и выполнять многие функции государства — по строительству социальной и инженерной инфраструктуры, дорог, благоустройству территорий. Поэтому они вынуждены экономить на архитектуре — не в силу своей сверх-жадности, а в силу большой финансовой нагрузки на проекты.  

Часто говорить о красоте в высоком смысле применительно к жилищному строительству, не приходится. Нужно добиться лишь того, чтобы можно было смотреть без раздражения на то, что получилось. Но на тех объектах, экономика которых позволяет что-то тратить на фасадные и интерьерные решения, мы имеем возможность реализовывать интересные архитектурные идеи.  

Но дело не только в достигаемом визуальном эффекте — в дорогих домах это должно быть еще и воплощено приличным уровнем работы в качественных материалах. В таких проектах мы обращаемся к репликам на мощные декоративные стили, вроде сталинского ампира или ар-деко (как, например, в доме на ул. Победы 5 или в новом проекте того же девелопера на Институтском пр. , 16).  
На мой взгляд, это получилось убедительно. В первом случае, это было переосмысление той же сталинской архитектуры Московского района, во-втором — отсылкой к стилю, который в СССР реализовался только в отдельных элементах. 

– Приходилось ли Вам разговаривать с обитателями домов, созданных по Вашим проектам? Как они воспринимают архитектуру домов, в которых живут?

–  Люди воспринимают архитектуру по-разному. Человек, приверженный эстетике модернизма, может выбрать «Дом у моря», а если он тяготеет  
к историческим стилям, он купит квартиру там же на Крестовском острове — в «Венеции» или в «Вероне». Выбор есть.  
А кто-то хочет жить в тихом центре и выбирает «Русский дом». Если говорить не об отдельных домах, а об ансамблевых проектах, то важную роль в них, помимо самой архитектуры, играют общественные пространства.  В недорогом проекте «Европа-Сити», где мы дали возможность самовыразиться молодым коллегам, возникло даже целое местное сообщество, совместно проводящее досуг, справляющее праздники. В проекте была реализована среда, способствующая развитию социальных связей между жителями. В «Царской столице» основной градостроительной идеей является пешеходный бульвар, который идет от Обводного до церкви Федоровской иконы Богоматери.  

Общественные пространства в традиционном смысле — площади, бульвары —  все это тоже часть архитектуры нашего города, в этом смысле, нет непроходимой границы между архитектурой и градостроительной деятельностью. Центр нашего города — череда общественных пространств — от Дворцовой площади до улицы Зодчего Росси. И сегодня, в соответствии с новыми потребностями людей и государство, и архитектурное сообщество должны работать над созданием  новых общественных пространств, соразмерных современным формам культуры и общественной жизни.